Том 2. Стихотворения 1921-1941. Переводы - Страница 44

Для тишины —
Четыре стены.

Париж, 26 января 1926

«Кто — мы? Потонул в медведях…»

Кто — мы? Потонул в медведях
Тот край, потонул в полозьях.
Кто — мы? Не из тех, что ездят —
Вот — мы! А из тех, что возят:

Возницы. В раненьях жгучих
В грязь вбитые — за везучесть.

Везло! Через Дон — так голым
Льдом. Хвать — так всегда патроном
Последним. Привар — несолон.
Хлеб — вышел. Уж так везло нам!

Всю Русь в наведенных дулах
Несли на плечах сутулых.

Не вывезли! Пешим дралом —
В ночь, выхаркнуты народом!
Кто мы? да по всем вокзалам!
Кто мы? да по всем заводам!

По всем гнойникам гаремным —
Мы, вставшие за деревню,
За — дерево…

С шестерней, как с бабой, сладившие —
Это мы — белоподкладочники?
С Моховой князья да с Бронной-то —
Мы-то — золотопогонники?

Гробокопы, клополовы —
Подошло! подошло!
Это мы пустили слово:
Хорошо! хорошо!

Судомои, крысотравы,
Дом — верша, гром — глуша,
Это мы пустили славу:
— Хороша! хороша —
Русь!

Маляры-то в поднебесьице —
Это мы-то с жиру бесимся?
Баррикады в Пятом строили —
Мы, ребятами.
— История.

Баррикады, а нынче — троны.
Но все тот же мозольный лоск.
И сейчас уже Шарантоны
Не вмещают российских тоск.

Мрем от них. Под шинелью драной —
Мрем, наган наставляя в бред…
Перестраивайте Бедламы:
Все — малы для российских бед!

Бредит шпорой костыль — острите! —
Пулеметом — пустой обшлаг.
В сердце, явственном после вскрытья —
Ледяного похода знак.

Всеми пытками не исторгли!
И да будет известно — там:
Доктора узнают нас в морге
По не в меру большим сердцам.

St. Gilles-sur-Vie (Vendée)

Апрель 1926

Юноше в уста

Юноше в уста
— Богу на алтарь —
Моря и песка
Пену и янтарь

Влагаю.
Солгали,
Что мать и сын!
Младая
Седая
Морская
Синь.

Крив их словоряд.
День их словарю!
Пенка говорят.
Пена говорю —

Знак — пó синю бел!
Вопль — пó белу бей!
Что перекипел
Сливочник морей.

Бой или «баю»,
Сон или… а всё ж —
Мать, коли пою,
Сын, коли сосешь —

Соси же!
Не хижин
Российских — царь:
Рожок плаксивый.
Руси — янтарь.

Старая любовь —
Море не Руси!
Старую любовь
Заново всоси:

Ту ее — давно!
Ту ее — шатра,
Всю ее — от до
Кия — до Петра.

Пей, не обессудь!
С бездною кутеж!
Больше нежель грудь —
Суть мою сосешь:

Лоно — смену —
Оно — вновь:
Моря пену,
Бора кровь.

Пей, женоупруг!
Пей, моя тоска!
Пенковый мундштук
Женского соска
Стóит.

Сто их,
Игр и мод!

Мать — кто пóит
И поет.

29 мая 1928

Медон

Разговор с гением

Глыбами — лбу
Лавры похвал.
«Петь не могу!»
— «Будешь!» — «Пропал,

(На толокно
Переводи!)
Как молоко —
Звук из груди.

Пусто. Сухá.
В полную веснь —
Чувство сука».
— «Старая песнь!

Брось, не морочь!»
«Лучше мне впредь —
Камень толочь!»
— «Тут-то и петь!»

«Чтó я, снегирь,
Чтоб день-деньской
Петь?»
— «Не моги,
Пташка, а пой!

Нá зло врагу!»
«Коли двух строк
Свесть не могу?»
— «Кто когда — мог?!» —

«Пытка!» — «Терпи!»
«Скошенный луг —
Глотка!» — «Хрипи:
Тоже ведь — звук!»

«Львов, а не жен
Дело». — «Детей:
Распотрошен —
Пел же — Орфей!»

«Так и в гробу?»
— «И под доской».
«Петь не могу!»
— «Это воспой!»

Медон, 4 июня 1928

«Чем — не боги же — поэты…»

Чем — не боги же — поэты!
Отблагодарю за это
— Длящееся с Рождества —
Лето слуха и ответа,
Сплошь из звука и из света,
Без единственного шва

Ткань, наброшенную свыше:
С высоты — не верь, что вышла
Вся — на надобы реклам! —
Всей души твоей мальчишьей —
Нá плечи — моим грехам
И годам…

Июнь 1928

«Всю меня — с зеленью…»

Всю меня — с зеленью —
Тех — дрём —
Тихо и медленно
Съел — дом.

Ту, что с созвездиями
Росла —
Просто заездили
Как осла.

Ту, что дриадою
Лес — знал.

Июнь 1928

«Лес: сплошная маслобойня…»

Н.П.Г. — в память наших лесов

Лес: сплошная маслобойня
Света: быстрое, рябое,
Бьющееся, как Ваграм.
Погляди, как в час прибоя
Лес играет сам с собою!

Так и ты со мной играл.

1928

Наяда

Проходи стороной,
Тело вольное, рыбье!
Между мной и волной,
Между грудью и зыбью —

Третье, злостная грань
Дружбе гордой и голой:
Стопудовая дань
Пустяковине: полу.

Узнаю тебя, клин,
Как тебя ни зови:
В море — ткань, в поле — тын,